Дорогие телезрители,

уважаемые приглашенные,

девятого августа, после окончания Панамериканских игр в Виннипеге, правительство Кубы через ИНДЕР обязалось провести глубокое расследование обвинения в допинге двух спортсменов, членов национальной сборной по тяжелой атлетике, которые были наказаны и лишены завоеванных ими золотых медалей, с тем чтобы выяснить, идет ли речь еще об одной гнусности, направленной против нашей страны, или действительно в организме этих спортсменов присутствует анаболическое вещество, определить причину наличия этого вещества и ответственность, которая может лежать на тренере, на враче или на самих спортсменах. И в соответствии с нашей неизменной линией поведения мы пообещали, что результаты расследования, которое мы уже проводили в отношении тяжелоатлетов, лишенных медалей, будут в свое время сообщены национальной и международной общественности.

После тщательных усилий это расследование завершено, и мы сейчас выполняем данное нами обещание.

Поскольку обвинения в адрес наших спортсменов и примененные к ним меры наказания тесно связаны и послужили поводом к колоссальной кампании, развернутой против них и против революционного спорта, я буду говорить со всей ясностью и откровенностью не только об участниках нашей команды штангистов, но также и о Хавьере Сотомайоре - мировом рекордсмене, олимпийском чемпионе и неоднократном чемпионе мира, знаменитости нашего спорта - и о том, что произошло с этими спортсменами на Панамериканских играх в Виннипеге.

Все началось так.

Второго августа 1999 года, через десять дней после начала Панамериканских игр, в 5.25 вечера из моей канцелярии меня извещают, что заместитель директора ИНДЕР Кристиан Хименес сообщил буквально следующее:

"Позвонил Умберто (директор ИНДЕР и руководитель кубинской делегации в Виннипеге), чтобы срочно передать главнокомандующему Фиделю это сообщение.

Судя по всему, как часть всех интриг хотят связать Хавьера Сотомайора с проблемой допинга. Это еще не получило огласки.

По этой причине завтра вылетают в Монреаль, где находится лаборатория, проводящая эти анализы, директор Института спортивной медицины (Марио Гранда), доктор Альварес Камбрас и доктор Кинтеро (врач команды легкой атлетики).

Умберто предлагает следующее: если нам удастся доказать, что это еще одни интриги, завтра мы огласим эту информацию, превратив ее в обвинение.

По мнению Умберто, это самые большие и отчаянные интриги из всех, когда-либо организованных против нас.

В любом случае, он считает, что следует ждать завтрашнего контакта, чтобы узнать результаты и затем предать их огласке."

Согласно всем правилам, подобная информация не оглашается официально до тех пор, пока в лаборатории, предназначаемой для этих целей, не проанализируют пробы мочи, содержащиеся в двух флаконах - А и Б - с кодом спортсмена. В случае Сотомайора известие, явно просочившееся из самой лаборатории, немедленно распространилось повсюду и вспыхнуло, как порох, сразу же после анализа первой пробы.

Третьего августа в сообщении агентства АФП из Виннипега говорилось:

"Во вторник президент Панамериканской спортивной организации (ПСО) Марио Васкес Ранья отказался подтвердить, были ли положительными результаты первого анализа на допинг кубинского чемпиона Хавьера Сотомайора, но признал, что одно дело расследуется, и попросил "наших друзей кубинцев" проявить "терпение".

Эта бомба взорвалась на той же пресс-конференции, где Васкес Ранья объявил о том, что золотой медали лишена спортсменка из Доминиканской Республики Хуана Аррендель, панамериканская чемпионка по прыжкам в высоту.

На прямой вопрос: "Был ли результат анализа (первой пробы) Хавьера Сотомайора положительным" президент Панамериканской спортивной организации Васкес Ранья ответил: "Один спортсмен расследуется. У одного спортсмена анализ оказался положительным. Я не могу называть имен, но вы его назвали".

Начиная с этого момента во всех средствах печати, на радио и телевидении поднялась свистопляска. Стенографический отдел Государственного совета собрал том в 277 страниц из сообщений, телеграмм, статей и комментариев, связанных с присутствием больших доз кокаина, по определению монреальской лаборатории, в моче Хавьера Сотомайора, - информации, которая появилась лишь за 6 дней - с 3 по 9 августа. Том содержал только незначительную часть письменных сообщений, появившихся в мире.

Если исключить заявления его товарищей и людей, которые на протяжении многих лет знали во всех подробностях спортивную жизнь, привычки, правила и поведение спортсмена, чья цепь непревзойденных побед и его внушительный рекорд вызывали восхищение детей, молодежи и болельщиков всего мира, ни в одном телеграфном сообщении или известии, переданном любым средством информации, не выражалось ни малейшего сомнения в прозрачности процесса по выявлению допинга, объективности и непогрешимости анализов и абсолютной справедливости высшего, неумолимого и не поддающегося апелляции приговора, который за несколько часов поверг в прах жизнь, честь и славу исключительного спортсмена.

Сотомайору - скромному спортсмену, который отверг миллионные предложения, - его жене, матери и детям не оставалось ничего иного, как всю жизнь нести на себе клеймо "неисправимого наркомана", "человека, привыкшего к кокаину", как цинично характеризуют его некоторые из его палачей.

В Виннипеге наши люди, а именно главные руководители и тренеры кубинской делегации, действительно растерялись. В атмосфере враждебности, диффамации и преследований, созданной вокруг нее с первого дня - как этого никогда не происходило на международном спортивном соревновании высокого уровня, к тому же накануне мирового чемпионата по легкой атлетике в Севилье и предстоящих Олимпийских игр в Сиднее - и которую они стойко и отважно вынесли вплоть до конца, они не могли даже представить себе такого удара, нанесенного их самому знаменитому спортсмену.

Хотя все были абсолютно уверены в невозможности того, что Сотомайор мог совершить подобную ошибку, процесс отбора, кодификации, транспортировки и анализа проб, сохранение в полном секрете имени спортсмена, которому они принадлежат, абсолютная честность и неподкупность тех, кто руководил проведением анализов и осуществлял их, - все это было чем-то неприкосновенным и священным, и никому не приходило в голову поставить это под сомнение. Кроме того, существовал строгий, нерушимый регламент, хотя товарищам были известны непрерывные нарушения всех установленных норм и то, что с положениями регламента часто происходило то же самое, что с правилами дорожного движения. Сказанное лабораторией всегда было последним словом, некой догмой или откровением. Там были просто-напросто сложнейшие аппараты, которые показывали наличие кокаина в пробах действительной или предполагаемой мочи Хавьера Сотомайора во флаконе Б - во втором, непогрешимом и окончательном подтверждении абсолютной истины.

Никто никогда не подвергал сомнению неоспоримое свидетельство лаборатории; об этом и подумать было нельзя, хотя все знают о растущей коррупции и бесчестности, которые торгашество и меркантилизм принесли в спорт, и словно не существует разнообразных возможностей предопределить содержание этих проб с того момента, когда спортсмен поселяется в олимпийской деревне, где поглощает продукты питания и напитки, которые ему готовят и подают другие, вплоть до того самого момента, когда его мочу собирают, манипулируют с ней, заливают во флакон, кодифицируют и везут в лабораторию, где, даже если судить по ряду нарушений в монреальской лаборатории, она может быть отравлена продажным работником, знающим личность спортсмена, у которого она взята, благодаря информации любого другого столь же продажного работника из тех нескольких людей, которые ее знают, включая того, кто берет пробу и заполняет первый формуляр с данными спортсмена и номером проб, чтобы затем передать ее своим непосредственным начальникам.

Мне рассказывали, что в Канаде эта процедура выполняется добровольцами. Не требуется особенной памяти, чтобы запомнить шестизначную цифру, это проще, чем в Гаване запомнить телефон симпатичной девушки. Когда речь идет о столь известном имени как Хавьер Сотомайор, если кто-то подкупит человека, берущего пробы, тому не надо будет очень напрягаться, чтобы запомнить ее. Через несколько минут имя и код будут в руках того, кто готов заплатить за эту услугу. Справедливее утверждать, что скорее всего информацию мог передать человек, стоящий выше и получающий соответствующие коды, а среди них есть те, о ком известно, что они продажны.

Там царил беспорядок. Все тяжелоатлеты говорят буквально то, что "во время объявления о проведении контроля на допинг после соревнований в Виннипеге им дали воду, определенный прохладительный напиток в помещении для разминки. Это происходило не в помещении для контроля на допинг, и им не дали выбрать наугад освежающий напиток из холодильника", как это полагается.

Они также говорили о том, что "кубинцам пробы на допинг всегда проводили в особой комнате, а не там, где остальным иностранным спортсменам".

Карлос Эрнандес - штангист в категории 94 килограммов, завоевавший золотую медаль, - рассказывает, что "после того, как он выпил прохладительный напиток, который ему дали, у него упало артериальное давление".

Все тренеры по этому виду спорта рассказывают, что "у кубинских спортсменов отбирали пробы в отдельной комнате, и кроме того, их принуждали пить освежающий напиток в определенном месте и не на выбор, иногда он был горячим".

Несмотря на явную враждебность, произвол, беспорядок и подвохи, с которыми нашим спортсменам приходилось сталкиваться ежедневно, наши люди не проанализировали ранее упомянутых гипотез. Аппарат показывал присутствие кокаина. Поэтому, хотя Сотомайор никогда умышленно не принял бы этого злосчастного и позорного вещества, следовало подумать, как оправдать его. Он уже вернулся на Кубу, как только закончились соревнования, даже нельзя было немедленно взять у него другую пробу мочи, ведь кокаин исчезает за несколько дней, почти что часов. Соревнования проходили 30 июля. Был уже вечер 3 августа. "Эксперты" из лаборатории и из Медицинской комиссии ПСО утверждали с высокомерной и самонадеянной уверенностью, что спортсмен принял изрядную дозу кокаина двумя днями ранее. Кое-кто заверяет меня, что если бы доза была действительно такой, Сотомайор не мог бы подняться с постели, не то что прыгнуть на два метра 30 сантиметров, не коснувшись планки при первой попытке.

Любой может понять горечь и скорбь ответственных лиц и тренеров нашей делегации. Они были убеждены в невиновности нашего благородного и уважаемого спортсмена. Очевидно, он выпил какой-то настой или чай. Как теперь узнаешь? Даже не было времени проверить. Комиссия соберется для принятия решения на следующее утро. Если не будет другого выбора, они были готовы пожертвовать своей честью и даже собственной жизнью, чтобы спасти честь Сотомайора и его право продолжать участвовать в соревнованиях, выступить во всемирном чемпионате по легкой атлетике и непобежденным завершить свою гигантскую спортивную карьеру в Сиднее. Они вспомнили, что в Атланте или в другом месте власти благосклонно относились к выдающимся спортсменам, которых судили за допинг, если давалось банальное и ни к чему не обязывающее объяснение, вроде того, что он выпил лекарство или чай.

В тот же вечер 3 августа, в 10. 30 вечера, они сообщили свои точки зрения именитому председателю Медицинской комиссии ПСО доктору Эдуардо де Росе, который проявил озабоченность, дружеское расположение и понимание. Однако позже, перед средствами массовой информации, он осыпал Сотомайора и наш технический персонал грубыми оскорблениями и саркастическими насмешками. Поведение и побуждения нашего технического персонала, чье влияние и престиж оказались решающими в момент принятия решения, были альтруистическими, бескорыстными и великодушными. Поэтому мне больно, что приходится их критиковать; но в тот миг они забыли, что там, в Виннипеге, они сражались не с честными людьми, что против наших спортсменов и нашей страны велась грязная и подлая политическая война и что мы не могли выиграть эту битву, используя подобную тактику, что это не был вопрос аргументов и оправданий технического характера. Ничего бы не стоило то, о чем я скажу далее, если у нас не хватит храбрости признать свои собственные ошибки и заявить о них публично.

Четвертого августа, примерно в 11 часов утра, в секретариат Государственного совета поступает следующее сообщение:

"На только что закончившемся заседании Комиссии по допингу ПСО и Исполнительного комитета ПСО было решено лишить Сотомайора золотой медали, причем врачи взяли на себя ответственность за то, что он выпил перуанский чай (чай, способствующий пищеварению). То есть взяли на себя медицинскую ответственность за то, что он выпил перуанский чай.

В 4.00 дня ( по виннипегскому времени, в 5 часов дня по кубинскому) состоится пресс-конференция, на которой будет оглашена мера, принятая ПСО.

Что затем директор Института спортивной медицины др. Гранда и директор Ортопедического комплекса "Франк Паис" др. Альварес Камбрас также созовут пресс-конференцию, чтобы обелить личность Сотомайора и объяснить, что на нем ответственности не лежит.

Обсуждение на заседании проходило очень бурно.

Поскольку Канада получила две серебряные медали в этом виде спорта (за ничью), они теперь превратятся в две золотые медали.

Умберто настаивает на том, что это явно происки врага, с учетом опыта Сотомайора и того факта, что за эти восемь месяцев он подвергался более чем пятнадцати подобным пробам.

Умберто хочет, чтобы мы сообщили эти факты главнокомандующему."

Это решение было принято без консультации с нами ночью 3 августа. Правда, в 6 часов вечера в тот день мы выехали в Матансас для участия в торжественном акте по случаю годовщины штурма казармы Монкада, намеченном там на 8.00 вечера и завершившемся после полуночи. В тот день я с самого утра просматривал материалы речи, и у меня не было ни минуты даже чтобы позавтракать. В течение дня не было никакой возможности связаться с Виннипегом.

Что там происходило? Наша делегация получила подтверждение относительно пробы Б в 7.30 вечера (по канадскому времени), и когда они встретились с досточтимым доктором Де Росе в 10.00 вечера (по канадскому времени), оставалось еще несколько часов до завершения нашего торжественного акта в Матансасе. На рассвете 4 августа мы подъезжали к Гаване. Надо было быстро отобрать материал из речи в Матансасе, чтобы немедленно вручить его иностранной прессе. Только во второй половине дня мы смогли заняться сообщениями, поступавшими из Канады.

Кроме уже упомянутого известия от 4 августа, нас проинформировали, что в 5.00 вечера по канадскому времени (6 часов вечера по кубинскому) технический персонал проведет пресс-конференцию. Они консультировались относительно того, следует ли придерживаться линии, принятой утром на заседании Комиссии по допингу ПСО. Только почти в 5 часов вечера по кубинскому времени мы смогли заняться сообщениями, поступающими с Панамериканских игр. В это время я быстро прочитываю информацию об утреннем заседании Комитета ПСО и о принятой на нем линии поведения. Я должен был, кроме того, срочно дать ответ относительно линии, которой следовало придерживаться на этой пресс-конференции.

Чтобы лучше понять данные им инструкции, я должен рассказать о следующем.

По просьбе товарищей из Виннипега в 2.30 ночи 3 августа Кристиан приехал к Сотомайору, живущему в муниципии Плая города Гаваны. Вблизи от его дома уже находилось несколько зарубежных журналистов, аккредитованных на Кубе, телеоператоры с камерами, сторожившие возле дома спортсмена. Они находились там уже несколько часов - заметьте, с какой быстротой, - еще с вечера 2 августа, намного раньше встречи президента ПСО с прессой, на которой его спросили, была ли положительной проба А Хавьера Сотомайора. То был vox populi в Виннипеге, но также и среди представителей иностранной прессы в Гаване. Сотомайор уже слышал разговоры о том, что ему вменяли в вину допинг, но даже и подумать не мог, что его обвинят в употреблении кокаина в момент, когда он с одной попытки свободно перепрыгнул планку на высоте 2,30 метра - то, что он делал более 300 раз на протяжении своей блестящей карьеры. Когда Кристиан сообщает ему о том, что в лабораторной пробе обнаружено присутствие этого наркотика, ситуация становится драматичной: Сотомайор, глубоко возмущенный и взбешенный, разрыдался. Когда Кристиан спросил его, пил ли он горячий настой или чай, Сотомайор, одной из черт которого, по мнению всех, кто его знает, является большая скромность, и если ему делают какое-либо критическое замечание, он, ни секунды не колеблясь, признает любой промах, ошибку или нарушение дисциплины в ходе тренировки, какими бы малыми они ни были, до одержимости осторожный в том, что он принимает внутрь, вплоть до того, что он систематически отказывался от витаминов и лекарств, категорически ответил, что не поглощал этого вещества, а также не пил никакого настоя или чая, за счет которого можно было бы отнести этот результат. Он не собирался признавать это, какими бы ни были последствия.

В то время как в Виннипеге товарищи, не сумев посоветоваться с ним, искали какое-либо объяснение, выискивали и даже признавали некую формулу, которая в создавшейся ситуации, казавшейся необратимой ввиду поразительного результата, поступившего из канадской лаборатории, могла бы говорить в его пользу, Сотомайор с достоинством отрицал, что пил какой-либо настой или чай. Кристиана, исключительного свидетеля этой тяжкой, драматичной и горькой минуты, не сомневавшегося в чистосердечии этого популярного и вызывающего восхищение спортсмена, глубоко впечатлили искренность и достоинство, с какими тот реагировал на это известие.

Была более чем очевидна ошибочность тактики, которой следовали утром на заседании Комиссии по допингу ПСО.

В 5.23 вечера 4 августа мне удалось связаться с Умберто, нетерпеливо ждавшим ответа, когда оставалось только 37 минут до начала встречи технического персонала с прессой. Вот основные соображения, которые я ему передал.

Нельзя разрабатывать теорий, которые могут затронуть его честь.

Мы не можем искать технических решений этой проблемы.

Следует объяснить, что он категорически отрицает этот факт, что он честный человек и был таковым всю жизнь, что мы верим в него. В двух словах: надо признать его правоту, потому что это человек, никогда не совершивший ни одного проступка и не допустивший ни одного серьезного нарушения дисциплины, и его главной чертой является честность.

Забудьте, что вы хотите, чтобы он продолжал выступать. Он лишь плакал и плакал от возмущения.

Мы не можем настаивать на всей этой истории с чаем, потому что таким образом мы поставим под сомнение его честность и признаем правоту несправедливого обвинения.

При всем том, что там произошло, поди знай, как был получен этот результат, который также является ударом по престижу страны.

Отрицать это, опираясь на реальный факт, что он честный человек, достойный человек, за которым никогда не было известно ни единого дисциплинарного проступка.

В этом вопросе мы не должны колебаться. Надо оспорить подобный результат. Не колебаться ни секунды.

Нельзя доверять подобным анализам, зная обо всех мерзостях, которые они делали, особенно тогда, когда они выдумали кокаин - нечто, дискредитирующее не только спортсмена, но и Кубу.

Надо защищать его, это момент, когда надо больше защищать его и верить в него. Не допускайте ни малейшей возможности того, что он это сделал. Мы должны верить в него, потому что хорошо его знаем. У нас есть тысяча причин, чтобы верить в него.

Умберто полностью согласился с этой позицией.

Через несколько минут я смог соединиться с Фернандесом. Я коротко поговорил с ним и изложил подобные же соображения:

Это произвол. Среди всего, что произошло, мы рассматриваем это как одну из самых больших несправедливостей, которые были там совершены.

Говорить о кокаине - гнусность.

Мы верили в него всю жизнь в силу его поведения. Мы не можем теперь сомневаться в нем или ставить под вопрос его поступки. Если мы усомнимся в нем, ища техническое решение, чтобы противодействовать решению, принятому Комиссией, мы таким образом поставим под вопрос его престиж, его честь. Я верю в него, Фернандес.

На это Фернандес мне ответил: я верю в него, надо заявить, что мы верим в его слово, верим, что он невиновен.

Самое возмутительное в случае с Хавьером Сотомайором - это то, что у него отняли медаль, обвинив в употреблении наркотика, который ввиду его кратковременного присутствия в организме не дает никакой возможности прибегнуть к научным средствам, чтобы неопровержимо доказать мошенничество. Оставалось только начать моральное сражение, аргументируя свою позицию историей жизни и глубоким и близким знанием черт этого спортсмена и его поведения на протяжении всей его исключительной спортивной карьеры.

У нас есть самое законное право верить в него, человека из бедной семьи, бескорыстного, пользующегося восхищением и любовью нашего народа и всех тех, кто узнал его и встречался с ним за границей.

Десятки тысяч долларов, которые он получил с премией "Принц Астурии" в 1993 году - в самое тяжелое время особого периода, - он целиком пожертвовал для своей страны. Я очень хорошо это знаю, потому что он вручил мне свой дар лично. Тогда ему было только 26 лет, и он уже был мировым рекордсменом. Отказаться от дара, от этих денег, которые он ни у кого не украл и которыми мог бы помочь своему скромному дому, своей бедной и самоотверженной семье, значило бы обидеть его. Непросто было вознаградить его частью этих средств так, чтобы не задеть и не обидеть его, и так, чтобы он почти этого и не заметил. Мы не могли бросить его теперь под колеса этой бесчестной меркантильной и сенсационной машины, пожирающей людей, которая проституировала и оскорбляла спорт.

Почему больше верить дезорганизованной и не хранящей служебных тайн лаборатории страны-места проведения? Страны, надеявшейся вытеснить Кубу со второго места, которое мы занимаем уже окончательно и бесповоротно, причем не следует забывать о том, что с завоеванной им золотой медалью, добавленной к медалям других 10 героев, совершивших этот подвиг, мы вытеснили бы Соединенные Штаты с первого места в одном из их самых сильных видов спорта.

Отнимая у нас медаль Сотомайора, нас также лишили этой чести.

Почему больше верить организаторам, которые не были способны гарантировать уважение и физическую безопасность членов нашей делегации?

Почему больше верить медицинской комиссии, представитель которой осыпал оскорблениями нашего славного спортсмена и в насмешливой и циничной форме оскорблял в печати нашу делегацию?

Но есть существенное различие в том, что означало лишить Сотомайора его медали и лишить золотых медалей двух наших тяжелоатлетов.

Лишение медали Сотомайора сопровождалось убийственным и позорящим обвинением. Его обвиняли перед лицом всего мира в том, что он наркоман, ничуть не принимая во внимание, что более ста анализов на допинг, многие из них неожиданные, при которых у него никогда не находили ни единого следа наркотика или анаболика, свидетельствуют о его чистой и незапятнанной спортивной жизни.

Тяжелоатлетов обвиняли в приеме анаболика - нандролона, вещества, обычно используемого в профессиональном спорте, но недопустимого, достойного порицания и примерного наказания в среде спортсменов-любителей. Хотя моральный ущерб велик, он не калечит молодого спортсмена на всю жизнь, не лишает чести его и его семью, будучи несмываемым общественным пятном, которое всегда будет сопровождать его спортивные подвиги.

В случае Хавьера Сотомайора они не могли не учитывать, что его рекорд, до сегодняшнего дня непревзойденный, будет сегодня, завтра и всегда сопровождаться гнусным повторением того, что он наркоман.

Но в то же время, в случае тяжелоатлетов им вменяли в вину присутствие в моче вещества, которое может подействовать, только когда вводится внутримышечно, и которое может долгое время находиться в организме спортсмена и быть обнаружено даже через 6 месяцев. Так утверждали известные "эксперты" из Виннипега, предавая тяжелоатлетов анафеме.

Получив 6 августа известие о том, что у Уильяма Варгаса, штангиста в категории 62 килограммов, в лабораторном анализе был обнаружен нандролон, я сразу же подумал о новом мошенничестве, которое поддержало бы гнусное обвинение, выдвинутое против Сотомайора, и послужило бы для того, чтобы придать больше достоверности обвинению в адрес несравненного спортсмена, прыгуна в высоту, и подрыву престижа кубинского спорта.

Я порекомендовал Кристиану, чтобы он в тот же день связался со штангистом, пригласил его в свой кабинет в ИНДЕР и побеседовал с ним, выслушал его точку зрения и как можно более тактично сообщил ему о необходимости незамедлительно сдать на анализ мочу, чтобы защитить его от возможной несправедливости. Я также посоветовал сразу же связаться с врачом команды тяжелоатлетов и с тренером спортсмена.

Штангист в это время еще не вернулся, он прибыл рано утром 7-го числа. В тот же день, когда он завоевал золотую медаль, у него родился сын, а живет он в муниципии Каймито, провинция Гавана. Тем не менее, это не помешало ему, после того как с ним связались, приехать в дирекцию ИНДЕР, чтобы сдать пробу мочи на анализ, уже поздно вечером, а завершился этот процесс глубокой ночью. Прошло всего четыре дня с тех пор, как у него взяли пробы в Виннипеге.

Не успел иссякнуть поток сообщений и комментариев по поводу Сотомайора, как начался скандал по поводу кубинских штангистов. Нашей делегации в Виннипеге не давали передышки.

Вечером 8-го числа различные агентства сообщили о том, что еще один кубинский штангист, Роландо Дельгадо Нуньес, обладатель золотой медали в категории 69 килограммов, был лишен этой награды за допинг нандролоном.

С ним сразу же связались по месту его жительства, в Пинар-дель-Рио, доставили в Гавану, где взяли пробы мочи для анализа в 12 часов ночи 9-го числа – через пять дней после анализа в Виннипеге.

В обоих случаях разница во времени была минимальная. Абсолютно невозможно, чтобы это вещество для инъекций, которое сохраняется в организме в течение месяцев, не проявилось в моче спортсменов, лишенных медалей за допинг нандролоном.

Речь шла уже не о летучем и неуловимом кокаине, в употреблении которого обвиняли Сотомайора. Если бы удалось доказать, что их пробы абсолютно чисты от этого анаболика, то становилось совершенно беспочвенным утверждение о присутствии того греховного вещества, которое те же самые авторы и та же самая священная канадская лаборатория якобы обнаружили в моче Сотомайора. Однако это казалось практически недостижимой мечтой.

Поскольку в сообщениях информационных агентств продолжались инсинуации о новых случаях допинга среди кубинских штангистов, незамедлительно, 8-го и 9-го числа были созваны остальные штангисты, завоевавшие золотые или серебряные медали. Пришлось срочно связываться с ними, а также с их тренерами. Врача команды, который проводил свой отпуск в Ольгине, разыскать было не так-то просто. С ним связались через три дня и самолетом доставили в столицу.

У этих спортсменов пробы были взяты здесь всего через 4 дня после анализа в Виннипеге, в тот момент ни один из них не обвинялся в допинге нандролоном.

Одновременно, в ту же ночь, были отданы соответствующие распоряжения, чтобы решить, где проводить анализ взятых проб и кто и как будет их перевозить, как без проволочек получить необходимые визы и как обеспечить полную конфиденциальность и секретность.

Уже за полночь оставалось только подготовить краткое, но важное заявление для публикации утром 9-го числа, чтобы проинформировать о двух последних случаях, о которых уже было получено официальное сообщение, и четко и категорично определить позицию кубинского правительства в отношении любого достоверного случая допинга.

В 5 часов утра мы встретили последний самолет, которым прибыли 93 члена кубинской делегации, в том числе председатель Олимпийского комитета Кубы Хосе Рамон Фернандес, директор ИНДЕР Умберто Родригес, директор Института спортивной медицины др. Марио Гранда, которого сразу же привлекли к выполнению важных задач, связанных с проводящимся исследованием, и другие известные специалисты.

После встречи, прямо в аэропорту, мы собрались с главными ответственными лицами и специалистами из делегации. Я сообщил им о принятых мерах, и мы совместно, используя все имеющиеся данные, составили текст заявления, сделанного правительством через ИНДЕР, в котором информировали народ о том, что будет проведено тщательное расследование обвинений в адрес этих тяжелоатлетов, чтобы выяснить, как уже было сказано в начале выступления, идет ли речь еще об одной гнусности, направленной против нашей страны, или действительно в организме этих спортсменов присутствует анаболическое вещество, а также о том, что результаты проведенного расследования будут сообщены национальной и международной общественности.

В 8.20 утра 9-го числа это заявление уже передавали по телевидению.

Мы могли говорить в таких выражениях, поскольку на этот раз у нас была возможность обратиться к научным методам, чтобы подтвердить или опровергнуть результаты лабораторного анализа, которые мы считали ложным и несправедливым обвинением.

Почему мы говорили о возможности полного и неоспоримого разоблачения антикубинской интриги? Хотя, как вы увидите, можно при помощи убедительных и столь же неопровержимых аргументов доказать ложность обвинений путем логических размышлений, медицинских и иного рода анализов и методов, на этот раз последнее слово предстояло сказать другим весьма авторитетным лабораториям.

Тем не менее, я был настроен скорее скептически, для чего было четыре причины.

Первая: было практически невозможно, чтобы те, кто пытался нанести удар нашему спорту и нашей стране и дискредитировать их, оказались настолько глупы, чтобы использовать анаболик длительного действия, наличие которого было бы легко опровергнуть при помощи технических средств, что можно было бы объяснить исключительно тем, что они нас безмерно недооценивают.

Вторая: в тяжелой атлетике во всем мире развиваются тенденции, почти общепринятые в некоторых странах, к применению анаболиков. Хотя это и было крайне редко, у нас тоже наблюдались случаи нарушения дисциплины среди тренеров и тяжелоатлетов.

Третья: один из обвинявшихся сейчас спортсменов несколько лет назад был подвергнут наказанию за применение анаболиков. Что еще более тревожно, его тренер также был наказан по той же самой причине - нечто поистине удивительное.

Если речь шла о направленном против нас заговоре, как мы думали, то злоумышленники выбрали цель весьма продуманно.

Четвертая: достаточно было, чтобы хоть одна из выбранных нами замечательных и авторитетных лабораторий, так же, как монреальская лаборатория, обнаружила даже малейшее количество нандролона в моче наказанных спортсменов, чтобы нам пришлось незамедлительно и публично признать обоснованность и справедливость полученных там результатов.

Ни одной из выбранных нами лабораторий не были известны коды спортсменов, а товарищ, который вез пробы, не знал, кому они принадлежат. В этих условиях результаты анализов могли в международном плане существенно подорвать уверенность в том, что не вызывало у нас никакого сомнения: в невиновности Хавьера Сотомайора.

Были и другие сложности, но и перечисленных вполне достаточно, чтобы осознать рискованность нашего расследования, но мы должны были пойти на такой риск. Это был наш элементарный моральный долг.

Было два положительных аспекта, которые мы усматривали в нашем расследовании.

Первый: в силу рисков, с которыми приходилось сталкиваться этому виду спорта, 4 января 1995 года был назначен новый уполномоченный, подполковник Революционных вооруженных сил в отставке, который в течение двенадцати лет был начальником отдела физической подготовки и спорта Министерства вооруженных сил. До этого он был бойцом-интернационалистом. Этот уполномоченный, вступив в свою должность, провел отличную работу по обеспечению организованности, дисциплины, повышению технического и морального уровня, укреплению патриотического духа всех, связанных с этим видом спорта. Команда, представлявшая нашу страну в Виннипеге, была непобедима, а на Кубе оставался резерв, способный добиться больших побед.

Второй: в свою очередь, Институт спортивной медицины и молодой и способный врач, отвечающий за здоровье членов национальной сборной по тяжелой атлетике, каждый в сфере своей компетенции, усовершенствовали систему комплексной работы с ними.

Систематический контроль и проверки на предмет применения анаболиков делали практически невозможными случаи допинга.

В разговоре со мной врач национальной сборной сказал, что уже сразу же после выпуска он мог с первого взгляда определить, принимал человек стимуляторы или нет.

Когда возникли обвинения в допинге в отношении двух наших золотых медалистов, я увидел, что все, кто имеет непосредственное отношение к спортсменам, отвергают возможность того, чтобы это оказалось правдой. Я не заметил ни тени сомнения ни в одном из них. Что касается меня, то когда я размышлял по поводу первых упомянутых мною причин, мне казалось невозможным, чтобы все без исключения данные, послужившие основой для того, чтобы лишить медалей наших спортсменов, удалось опровергнуть. Как в боксе, требовался пункт совпадения, по которому большинство арбитров проголосовали бы за, однако в данном особом случае нужно было, чтобы это сделали все без исключения, чтобы не было ни одного голоса против.

Результаты лабораторного анализа должны были стать последним словом.

Мы намеревались воспользоваться услугами трех различных лабораторий. Директор Института спортивной медицины обратился в пять европейских лабораторий с просьбой произвести определенные анализы проб, взятых у тяжелоатлетов: в Барселоне, в Мадриде, в Португалии, в Лондоне и в Бельгии.

Лондон ответил, что это невозможно, потому что лаборатория на ремонте, остальные ответили согласием.

Принимая во внимание неотложность дела и учитывая расстояние до других лабораторий, мы остановились на трех лабораториях Пиренейского полуострова. Проведение всемирного чемпионата по легкой атлетике в Севилье прибавило трудностей. Барселона, которая была основным центром антидопингового анализа во время Олимпийских игр, проводившихся там в 1992 году, и Мадрид работали на чемпионат. Мадридская лаборатория была буквально завалена работой, из Севильи поступало почти 50 проб в день. Требовалась максимальная конфиденциальность.

Только три человека знали коды, которыми были обозначены пробы, и кому эти пробы принадлежат: Кристиан - заместитель директора ИНДЕР, которому я поручил безотлагательно принять все меры в отсутствие Умберто, Марио Гранда, - директор Института спортивной медицины, и я, оставивший у себя один экземпляр в запечатанном конверте.

Доктор Паласиос, биохимик института, перевозивший пробы и выполнявший всю программу за рубежом, не знал кодов. Были взяты три пробы с дубликатом у каждого золотого медалиста и одна проба с дубликатом – у каждого серебряного. Всего было 40 проб. Шесть отправили в Мадрид, семь – в Лиссабон и семь – в Барселону. В среду 11 августа в 5.25 вечера отправился в Мадрид специалист по биохимии со своим драгоценным грузом.

Больше я ничего не буду рассказывать об этом захватывающем этапе процесса расследования. Пусть об этом расскажут послания Паласиоса, который информировал о каждом своем важном шаге.

Мадрид, 12 августа 1999 года

Кристиан,

в 12.50 была сдана первая партия в Мадриде. Возможен ускоренный ответ, но еще не точно. Уточню на будущей неделе, если будут изменения. Возможна сдача завтра в Лиссабоне, жду оттуда звонка.

С приветом,

Мигель.

Мадрид, 17 августа 1999 года

Кристиан,

до настоящего времени сделано следующее:

Сдал пробы в Лиссабоне в пятницу 13-го, провели анализы, получил
результаты в воскресенье 15-го. Все отрицательно (-).

В воскресенье вернулся в Мадрид, в понедельник утром поехал в
Барселону и сдал. Результаты будут в начале будущей недели, потому что у них мало персонала (отпуска).

Не было возможности устроиться в Барселоне. Были номера
только в очень дорогих отелях, поэтому вчера, в понедельник, я вечером вернулся в Мадрид в тот же отель.

Здесь я буду ждать ответа из Барселоны и постараюсь ускорить
получение ответа в Мадриде, который должны дать самое раннее 31 августа.

В Барселоне у меня состоялась очень интересная беседа с
директором. Полный отчет ждите с почтой в пятницу.

С приветом,

Мигель.

23 августа 1999 года. Необычный сюрприз прерывает восхитительные

рассказы Паласиоса и возвращает нас к прежнему кошмару. В этот день поступает факс из Порту-Алегри, Бразилия:

Порту-Алегри, 23 августа 1999 года

Руководителю делегации Кубы

лиц. Умберто Родригесу

Кубинский Олимпийский комитет

Улица 13-я № 601

Ведадо, Гавана

Куба

Уважаемый лиценциат Родригес,

данным письмом сообщаем Вам, что в пробе мочи спортсмена Модесто Санчеса, участника Панамериканских игр, штангиста, выступающего в категории более 105 кг, были обнаружены метаболиты нандролона. Данный контроль был произведен 7 августа 1999 года в Сентенниал Консерт Холл.

Анализ Б будет проведен 30 августа в 9.00 утра в допинговой лаборатории ИНРС-Санте, расположенной по адресу: бульвар Хаймус, 245, Пойнт-Клэр, Монреаль. Согласно нормам ПСО ваша делегация может направить в лабораторию максимум трех уполномоченных. Прошу Вас сообщить их имена директору службы проф. Кристиану Айотту по факсу (1.514) 630-8850 или по телефону (1.514) 630-8806.

Если результат анализа А подтвердится, то 4 сентября 1999 года в 22.00 часа (10.00 часов вечера) состоится заседание Медицинской комиссии ПСО в Президентском зале Гватемальского Олимпийского комитета, расположенного во Дворце спорта по адресу: 24-я улица 9-31, зона 5, 3-й уровень, город Гватемала, на которое будут приглашены спортсмен и не более трех членов его делегации.

С уважением,

Проф., др. Эдуардо Энрике Де Росе

Председатель медицинской комиссии ПСО

Через шестнадцать дней после того, как 7 августа была взята проба, это сообщение передали на Кубу.

Моча Модесто Санчеса уже давно находилась на Пиренейском полуострове. Прекрасно! Теперь уже три, а не два спортсмена наказаны за нандролон. Тем хуже для виновных, если последнее слово любой из трех известных лабораторий будет не в их пользу. Может быть, есть еще какой-нибудь кубинский штангист, которого следует наказать? До каких пор они думают отнимать золотые и серебряные медали у Кубы? Даже если мы вернем оставшиеся три золотые медали, полученные в тяжелой атлетике, не считая уже 10, которые мы легко завоевали бы, если бы буквально накануне соревнования совершенно необоснованно не сократили число медалей, которые традиционно присуждались в этом виде спорта – это было сделано, чтобы сократить возможности Кубы, - то мы все равно будем занимать второе место. Если им угодно, мы вернем им все медали, завоеванные в таком трудном состязании и при таком количестве неблагоприятных факторов на Панамериканских играх в Виннипеге, но даже в этом случае они не смогут лишить нас звания мировых чемпионов в защите здорового спорта, чести, достоинства и чистоты наших спортсменов.

Есть документ, абсурднее которого и быть не может: письмо господина Де Росе кубинской делегации, лично написанное и подписанное им, от 2 августа, в котором он сообщает о наличии нандролона в моче спортсмена Уильяма Варгаса, который еще не принимал участия в соревнованиях и которому еще не делали никакого анализа. Что это, машинописная ошибка? Компьютерная ошибка? Или предварительно составленный и ошибочно отправленный документ? Хроника объявленной смерти, как роман Гарсиа Маркеса?

В этот же день, через несколько часов, вновь поступили сообщения от Паласиоса:

23 августа 1999 года

Кристиан,

недавно разговаривал с директорами двух оставшихся центров. Здешний ничего особенного не сделал, потому что он занят другим мероприятием, которое для них приоритетно. Мне сказали, чтобы я позвонил в следующую среду, 25-го, может, к этому времени у них уже что-нибудь будет. В другом центре уже достаточно продвинулись и к завтрашнему утру должны все закончить. Договорились, что я позвоню им в 9.30 утра.

Все уже знают, что мы произвели отправку груза в разные места. (Не забывай, что существует очень хорошая связь и сотрудничество, потому что они периодически сдают отчеты в свою головную организацию). [Имеется в виду МОК].

Они сказали, что эта ситуация странная и необычная, с разными степенями странности, причем здешний центр - самый непокладистый. Я объяснил им, что мы изучали соотношение цены и быстроты получения ответов и поэтому разделили все пробы на партии, чтобы увидеть это на практике. Доводы были приняты, хотя здешний отнесся к этому с определенной долей недоверия.

Привет всем. Обнимаю,

Мигель.

Постскриптум: завтра пошлю новое сообщение.

23 августа, как вы видите из этого сообщения, нашему неутомимому, деловому и настойчивому биохимику Мигелю Паласиосу, который, как новый Дон-Кихот, колесил по всему Пиренейскому полуострову, в мадридской лаборатории высказали свое удивление по поводу того, что он обратился в три разных учреждения. В тот момент он не мог объяснить им причину такого своего поведения. У него были инструкции не раскрывать ее. Он ответил им вежливо, но настолько неубедительно, что даже я, посвященный в секрет, когда читаю сообщения, не совсем понимаю, что он хотел сказать. Я вовсе не уверен, что ему поверили. Возможно, они подозревали, что кубинцы пытались раскрыть некоторые тайны Виннипега.

Может быть, им не был известен случай со штангистами, они были перегружены работой, связанной с чемпионатом мира по легкой атлетике, проходившем в Севилье; но они не могли не знать, что Сотомайор, хорошо известный в Испании, где он установил свой необычайный рекорд, был подвергнут наказанию по причине того, что он якобы принял большую дозу кокаина за два дня до соревнований, согласно метафизическим теориям председателя Медицинской комиссии ПСО и монреальской лаборатории.

Мы просим извинения у руководства мадридской лаборатории. Сегодня мы отвечаем на их вопросы.

Мы обратились в лаборатории с просьбой провести анализы и предоставили основные данные, больше мы не обязаны были ничего делать. Запрошенные услуги не могли быть направлены на более законные цели. Во всех трех лабораториях к нам отнеслись с уважением и пониманием, были серьезны и эффективны. Поэтому, вместе с извинениями, мы выражаем им нашу самую глубокую признательность.

24 августа 1999 года Паласиос отправил из Мадрида свое последнее сообщение. На этот раз новости были более ободряющими.

Кристиан.

Получены недостающие результаты из другого центра [Имеет в виду Барселону], согласно прилагаемому, все отрицательно.

Здешние будут завтра после обеда. Можно ожидать того же.

Возвращаюсь в четверг, как предусмотрено.

С приветом,

Мигель.

Постскриптум: Твой телефонный звонок нужно оплатить здесь? Можешь ответить мне, да или нет, по этому факсу. Спасибо.

26 августа Паласиос вылетел на Кубу, на этот раз с неопровержимыми документами. Только он знал то, чего ждали с тревожным нетерпением: результаты анализов, проведенных в мадридской лаборатории. Он прилетел ночью с сильнейшей головной болью и отправился прямо домой. Он позвонил в ИНДЕР, чтобы сообщить о своем прибытии. Этого никто не передал или просто никто не обратил на него внимания. Какое значение имеет, что приехал какой-то Паласиос? Тот день, четверг, 26 августа, был полон тревог: в Хьюстоне решался исход мирового чемпионата по боксу, а доверия к судьям не было никакого. Нам оставалось ждать приговора мафии. Не было ИНДЕР, не было ничего. Из пристрастия или из патриотизма, но взоры всех были устремлены на экраны телевизоров. В пятницу 27 августа все были возбуждены, справедливо возмущаясь тем, что увидели на том ринге. О Паласиосе никто не вспомнил.

В субботу, 28 августа, приблизительно в 12 часов дня, Кристиан звонит в мадридский отель и спрашивает о Паласиосе; ему отвечают: "Его в отеле нет. Он выбыл два дня назад". Звонит в посольство, никто не отвечает. Несколько часов мы пребывали в озабоченности. Может быть, его похитили? Может быть, его ликвидировали? Ведь он вез бесценный груз.

В 8.30 вечера у нас было намечено собрание по поводу круглого стола, который должен был состояться на следующий день и который должны были транслировать по двум телевизионным каналам. В нем должны были участвовать журналисты, боксеры и тренеры, только что прибывшие из Техаса. Нас было 10 или 12 человек, все мы стояли в приемной. В нескольких шагах от себя я увидел Кристиана. Я посмотрел на него вопросительно. Он улыбался. Подхожу к нему, и он тихо говорит мне: "Паласиос прилетел в четверг, у него все документы". Удивительно!

Воскресенье, 29 августа, 3.50 дня: завершился круглый стол по Хьюстону. Только после этого мы смогли заняться Паласиосом. В 5 часов собрание во Дворце Революции. В течение 9 часов мы анализировали с участниками этой истории взрывоопасные материалы, которые были у нас на руках.

Понедельник, 30 августа. Отправляем послание с благодарностью иберийским лабораториям. Мы заняты очень важным делом и не можем выразиться более ясно, поскольку возможна полемика, и неразумно предоставлять информацию противнику, который, возможно, отчаянно жаждет получить ее в данный момент. Мы не можем играть в открытую или пускать в ход все свои резервы. Также не будем рассекречивать коды. Есть флаконы с 75 кубическими сантиметрами мочи, которые в настоящий момент стоят больше тонны золота. Кроме того, у нас есть запас. Члены нашей сборной по тяжелой атлетике - сильные, здоровые, морально безупречные спортсмены могут дать сколько угодно проб на анализы, если обстоятельства этого потребуют.

Если бы нандролон, мнимое присутствие которого использовали в качестве предлога для того, чтобы отнять у нас медали, был введен за несколько недель или даже месяцев до участия в Панамериканских играх, то он до сих пор присутствовал бы в организме этих спортсменов, что дает более чем достаточно времени для проведения любого количества анализов.

В тот вечер, когда раскрылась тайна исчезновения Паласиоса, по улыбке Кристиана я догадался, что произошло: речь шла о результатах анализов мадридской лаборатории, которые Паласиос привез в своем портфеле с документами, с которым он спал два дня, когда никто не знал, в какой точке земного шара он находится. С его стороны было жестокостью на 48 часов оттягивать развязку столь тревожного и напряженного ожидания. Все результаты были отрицательные. В 20 пробах, проанализированных тремя лабораториями, не было выявлено ни одного случая присутствия нандролона или его метаболитов, ни один из членов команды по тяжелой атлетике не принимал стимулирующих средств. Все это было колоссальной ложью, позорным и гнусным обманом, преступной кражей заслуг, достигнутых благодаря самоотверженности, упорству, полной отдачи себя спорту, самопожертвованию.

То, что казалось невероятным, невозможным, мечтой, чудом, стало явью. Поэтому в воскресенье, после круглого стола, я объявил, что будут новости, представляющие особый интерес.

Говоря спортивными терминами, в бейсболе это означало бы no hit, no run, а в боксе - отмечалось бы полное совпадение по очкам, все судьи проголосовали в нашу пользу. Победитель в красном углу - Куба, счет: двадцать-ноль.

Мы знаем, с какой стороны они попытаются атаковать, но мы спокойны, потому что все позиции заняты.

Осталось лишь назвать окончательные требования, сжатые и краткие, но это позже. Сейчас предоставляю слово тем, у кого также имеются неоспоримые свидетельства, более важные, чем биохимические анализы, и кто дополнит сказанное здесь.